звук в вагоне очень ритмичный. такой же ритмичный, как покачивание поезда на монорельсах, которое едва ли можно ощутить. удивительно, капитолий готов выкладывать горы денег для того, чтобы детишки из разных дистриктов перед смертью насладились комфортом и посмотрели, как много может дать капитолий, какой благосостоятельный панем. но не все они и не их семьи. большая часть трибутов каждый год были из нищих семей. из тех нищих семей, где родители почему-то в отсутствие денег заводили еще детей, и даже труд этих детей на производстве не мог восполнить траты на их жизнь.
   
   увидеть капитолий - и умереть.
   нас было сложно удивить подобием роскоши, предоставляемой трибутам. в плане финансового обеспечения второй был самым зажиточным, давняя война уничтожила один дистрикт, погрузила в нищету большинство других, и подарила высокий статус второму. удивительно, какими разными сторонами медали может обернуться для разных людей одно и то же событие. раньше мне иногда приходила в голову мысль о том, был бы я таким же, если бы рос в другом районе, более отдаленном? выбила бы жизнь там из меня всю мою спесь и всю мою самоуверенность? научился бы я относиться к жизни по-другому, а не как к голодным играм, где я один из главных претендентов на успех?

   какой была бы моя жизнь в таком случае? после окончания школы я занимался своей физической подготовкой в тренировочных центрах миротворцев, в без сомнения лучших тренировочных центрах панема. там же находились склады с оружием и их производство. какое-то время это считалось секретом, и все до сих пор делают вид, что не понимают, что скрывает в своих недрах второй, хотя на самом деле прекрасно понимают - с нами лучше не шутить. наш дистрикт обеспечивал оружием миротворцев, а также готовил снаряжение для игр. поэтому, привыкнув вытачивать оружие из металлов, люди здесь привыкли вытачивать оружие из своих детей.

   выходит, я - оружие в руках второго?

   немного бракованное, если так. по моему телу много шрамов, в основном на предплечьях рук, от кистей до локтей. они уже давно зажили и не болят, и заслуживал я их самостоятельно, моя нерасторопность была тому виной. каждый из этих шрамов заставлял меня становиться лучше дял себя, был моим стимулом. то, что я сейчас такой, было результатом пота, труда, боли и крови. но это того стоило. так я вымещал злость, разочарование, обиды - выплескивал все свои негативные эмоции. мне были чужды переживания любовного фронта, и иногда мне казалось, что я просто неспособен на хотя бы подобие любви.

   отец всегда говорил мне, что подобные чувства - человеческая слабость. я не мог себе позволить быть слабаком хоть в чем-то, ведь это означало не оправдать себя перед самим же собой, а еще перед единственным человеком, которого я уважал - перед отцом. порой меня удивляло, как у человека с такими взглядами, как мой отец, вообще появилась семья. а еще больше иногда удивляло, как я становлюсь похожим на него. мыслю жестче, циничнее и равнодушнее, чем многие другие из нашего же дистрикта. где-то был я, а где-то во мне было влияние моего отца. или так я оправдываю свою жестокость?

   закрываю глаза, потираю пальцами веки на закрытых глазах.

   я- профи.
   я- стереотип.

   я знаю, что произойдет завтра.
   брут еще при входе в поезд сказал мне о первом и четвертом, но добавил, что на четвертом не настаивает. значит, он делает уклон на необходимость союза с первым. никогда не понимал, почему мы должны поддерживать этих слабаков, но так было практически каждый год - первый дистрикт редко представлял нам по-настоящему сильных претендентов. в основном они брали хитростью. первый отличался напыщенностью и наигранным лоском. не удивительно для дистрикта по добыче драгоценных камней. но почему нужно брать в союз именно их, оставалось загадкой. иногда в районах вроде седьмого или десятого были сильные физически мужчины, это было в расчет их физического труда. иногда были девушки, которые побеждали из-за тактики и навыка владения маскировкой. все, что знал я - в этом году так не будет, и я перебью их одного за другим. а еще я знал, что, как происходит каждый год, мы заключим союз с первым, пока не настанет час убивать друг друга. помню, как отец приводил в пример то, на что я должен быть готов ради победы - во время одних из игр в конце остались только двое трибутов из второго, которые вели охоту друг на друга почти трое суток, пока один из них не стал победителем. таким должен и я.
   
   я скептик в части союзов. но одному мне будет сложно.
   
   из мыслей меня вытаскивает женский голос. сначала я готов засмеяться в голос, если безмолвная светловолосая решилась заговорить. эта мысль быстро уходит, как только я понимаю, насколько она бредова. фигура маленького роста, темные густые волосы, слишком серьезный взгляд. я слышал про то, что у одного из победителей есть дочь, но не знал даже как она выглядит. как оказалось, мирта выглядела именно так - как подросток от силы лет четырнадцати-пятнадцати подкачанного телосложения и слишком неправдоподобно серьезного выражения лица. она хочет доказать что-то - себе или кому-то? по другим мотивам профи не выходят в добровольцы. они готовы, они не замедлятся ни на секунду прежде, чем выйти на сцену и показать всему панему лицо потенциального победителя. но не выходят.

      я никогда не медлил.

   я всегда действовал и шел вперед. поэтому стратегия была не моим коньком. я не тактик, я всегда где-то впереди мысли. поэтому не было ни минуты колебаний, стоило услышать свое имя. все знали о том, что я выйду. большая часть нашего дистрикта знала меня, и знали о том, что я достаточно крепкий духом, чтобы где-то растеряться или медлить. мое имя не было ударом под дых, болью для меня и мыслями о том, а как же моя семья. это было мыслью о том, что это мой час. и мое время. -в твоем возрасте еще не учат, что слушать чужие разговоры плохо, юная леди?- ухмыляюсь, смотря на внезапно оказавшегося передо мной собеседника. брут предупреждал, что с этой особой нужно быть аккуратнее, какой бы миниатюрной она не казалась, мы делим один дистрикт, а от моих земляков никогда не знаешь, что ожидать. она могла подкинуть фокус в самый неподходящий момент. впрочем, думаю, она также нуждается в нашем союзе, как я.
   как я пока что.

   поднимаюсь со своего кресла у окна и ухожу в середину комнаты, где расположен большой круглый стол и диван. по дороге цепляю початую бутылку, из которой ранее наливала алкоголь безгласая, и пару апельсинов с подноса, один из которых протягиваю мирте. многие считают, что профи высмеивают окружающих. они даже не догадываются, что профи высмеивают еще и себя. и друг друга.

   но не позволяют такой роскоши больше никому.

   -присаживайся, - я киваю на обивку дивана слева от меня, включаю экран телевизора, сделав громкость практически минимальной, поскольку пока что церемония сегодняшней жатвы мне не интересна, а посмотреть на жертвенников я успею и позже. -делать выводы о том, кого и когда перебьем - рано. мы их не видели, порой не знаешь, кто подкинет сюрприз. но тебя я оставлю на десерт, обещаю, - ухмыляюсь, при этом моя ухмылка не похожа на оскал, как это было раньше. брут будет доволен, что ему не приходится нас представлять и знакомить, и что мы не сидим без дела. по телевизору мелькают лица трибутов. на экране крепкий темнокожий парень из одиннадцатого. по его телосложению видно, что он может похвастаться физической подготовкой и выносливостью, но не вследствие тренировок, как я. -взял бы его в команду вместо выскочек из первого.

[indent] [indent]  [indent] [indent]  [indent] max richter
[indent]  [indent]  [indent]  [indent] path 5 (delta)

---

китнисс щербатыми пальцами цепляется за тетиву, тянет на себя, шершавой поверхности не боится и вкладывает промеж дуги стрелу – но выпускать ее не осмеливается; слышит гул в воздухе, практически меж ее пальцев пробегает вибрация – сейчас оружие покоится на коленях, но раньше оно убивало.

китнисс – убийца.

кошмары в ночи чередуются: то сестра там синюшная, вся в каких-то ранах и нарывах; то смертники-дети – светлые волосы их забивают ей легкие, и китнисс просыпается только когда хеймитч хватает ее за плечо и приказывает остановиться;

китнисс душно и млекло – первые секунды.
она вспоминает, как выливала на ментора ледяную воду, желая его привести в чувство, и жалеет сейчас, что он с ней не поступает таким же образом, - кошмары не сразу заканчиваются, они лишь в сумрак до новой встречи отступают и все щерятся; слышит их шипение китнисс в ночи, на коже языками следы остаются.

сгиньте, проклятые, изойдите из моей души.

но пустыми глазницами на нее взирает дистрикт – призрачными огнями там сверкают мертвые – представляете, это я вас всех убила, я вас всех под пеплом погребла. эвердин выходит пьяно за порог и кричит в темноту, не сдерживается – над головой ее стелется звездный ковер, мерцают там яркие точки и холодно на нее взирают.

жива, да и ладно.

когда китнисс просыпается утром в гостиной, то чувствует стрелу из марева, вспоминает, как та проткнула ей глотку; проводит руками по шее – нет там ничего, еще одна нелепая мечта о смерти, поэтому приходится лишь глубже закутаться в плед и убрать с глаз отросшие пряди;

серый рассвет оборачивается для китнисс хохотом – храни, неведомый бог, панем и каждого его палача. храни миротворцев, храни мертвого президента и меня. китнисс бьется в истерике, смеется так, что уголки глаз тонут в слезах – пожалуйста, безликий для меня бог, верни те ягоды, верни арены, давайте снова играть в старые игры – я первая ступлю на тот порог.

сестру мне верните, нелюди.

горло душит самая настоящая смерть, наждачными своими пальцами проходится по трахее – китнисс готова умереть, руки разводит в стороны и являет незащищенную грудь; нет там больше стальных пластин и защитных костюмов, стреляйте в упор.

- опять в свои мечты о распятии играешь? – хмуро спрашивает хеймитч, но не обращает на бывшую подопечную внимания и безлико растворяется в ее доме; будто бы и не было его там никогда.

может, его и правда не существует.

может, китнисс его себе выдумала, нарисовала по памяти, а настоящий эбернети в печах столичных горит, пока президент сноу пирует со своими стервятниками – празднует червленую победу. китнисс вновь в диком хохоте заходится, есть в нем что-то демоническое – не все же время ей вопить и ногти ломать о деревянные покрытия? всегда что ли представлять этот дом за гроб и в ночи искать из него выходы?

но стоит лишь выйти за дверь, и там поджидает кладбище; белесым туманом выкладывается ей дорога к пропасти, змеится между ног и зовет за собой, до упора в лес, не сворачивай – китнисс однажды даже идет, босиком и без четкого плана, она влажную землю чувствует кожей и полнится кровью, что раньше реками стекала к корням. лес все помнит и будет жизнь, он расскажет грустную песнь другим, если когда-то здесь обретут свою долю иные поколения.

китнисс в том лесу полусонном ходит около деревьев, царапает себе ладони о кору и раздумывает выколоть глазницу – пускай бы одну – вдруг тогда бы все злые духи покинули ее тело, и сделалось бы легче? но эвердин внезапно качает головой, сворачивается у какого-то ствола и шепчет старую колыбельную – к дубу приходи – мерцает до утра, потом нагревается воздух полуденным солнцем, и эвердин больше не раскачивается;

ложится на мох и смотрит, как в небе плывут облака, - когда-нибудь я стану птицей и устремлюсь в те небеса. так высоко, чтобы если броситься вниз, то точно разбиться.

ей не хочется возвращаться в искусственный дом, там нет ласкового ветра, нет зеленых ростков – в воспоминаниях мелькала где-то джоанна мэйсон, что приезжала в дистрикт и била ее по щекам, пытаясь вытравить хоть что-то истинное из бывшей пересмешницы.

китнисс забывает прошедшие месяцы, как ураган; она захватывает ладонями сырую землю и думает о словах хеймитча про распятия – каково это быть на кресте? сноу ближе всех к истине оказался, вздымался его позорным столб высоко вверх, но все это фикция – его столбы пробивали небеса ада и возвещали о прибытии долгожданного князя.

они с койн теперь там пируют и смеются, ястребами вглядываются в мятежное лицо эвердин, смакуют каждое отстраненное выражение на нем и до капли вылизывают кровь из хрустальных бокалов.
китнисс возвращается домой через три дня и вновь сталкивается с тяжелым взглядом ментора; он едва удерживается от того, чтобы ее не ударить, - бей, этим все равно ничего не исправить. победительница падает в постель, заворачивается в одеяло и засыпает так крепко, будто вновь взбиралась на баррикады, а не блукала все эти часы по лесным массивам в поисках какой-то невежественной правды.

правда в том, что китнисс ее давно нашла и все никак не может примириться – то ли с собой, то ли с действительностью;
рядом не люди, а субстанции – родная мать почти не пишет из столицы, вычеркивает еще одну дочь из своей книги, будто бы у нее их конвейер и еще десять штук про запас. китнисс вновь зубами клацает и смотрит звериными глазами, испещряет ненасытно темноту – там все еще некого обнаружить и растерзать.

натужным выдохом рвутся легкие.

я давно умерла – и этот лимб мне расплата за грех.

когда хеймитч пытается впихнуть ее в какую-то одежду, они даже дерутся; китнисс растеряла все боевые навыки, и ментор прикладывает ее лбом о стол за минуту – солнышко, неужели у тебя еще остались какие-то иллюзии? он шелестит ей на ухо про какой-то сбор, про старых друзей и знакомых и что им из этого склепа надо поскорее выбраться на воздух, иначе мертвые утащат их на илистое дно.

- лучше пуля в висок, чем с тобой здесь якшаться, милая.

- могу предложить стрелу.

и они даже смеются как старые знакомые, будто бы ничего не произошло. китнисс в память о чем-то нелепом обещает ему быть хорошей девочкой и не сильно раскрывать рот, лишь глупо таращиться и молчать рядом с каждым встречным. хеймитч почти что треплет ее по волосам, немного их расчесывает и предлагает закончить это дело ей самостоятельно – выглядеть красивой китнисс никогда не умела, поэтому онемевшими пальцами плетет себе косу; ту самую, которую раньше любила, и запахивает ворот рубашки – меня никто на этом свете не спасет, да и не надо.

преисподняя разверзает свои двери, и я готовлюсь сделать в нее шаг.

особый поезд везет их в дистрикт четыре, и хеймитч обещает ей море. рассказывает про соль и темные глубины, вскользь упоминает о празднике в честь победы, но китнисс лишь как-то странно улыбается и кивает.

море так море.

для нее на этот раз обратного билета в двенадцатый не предусмотрено.